Документальный театр

Полина Никитина

Понятие «документальный театр» существует уже более девяноста лет в театральном, культурном и общественном дискурсе. В последнее десятилетие документальный театр все больше укореняется в сознании современного зрителя, становится привычной практикой. В массовом сознании документальный театр прежде всего связан с термином «вербатим».
Вербатим (от латинского ― verbatim — «дословное», «изреченное») — техника создания театрального спектакля, предполагающая отказ от привлекаемой извне литературной пьесы. Материалом для каждого спектакля служат интервью с представителями той социальной группы, к которой принадлежат герои планируемой постановки. Расшифровки интервью и составляют канву и диалоги вербатима (документальной пьесы).
В отличие от традиционных театральных практик, документальный театр не создает, а комментирует реальность. Одним из первых документальных театров в России стал Театр.doc, открытый в Москве в 2002 году. Его концепцией была «сцена как зеркало мира», а цель — узнавание себя зрителем и признание себя частью общества (так создавалась эмпатия, которой крайне не хватает российскому обществу). Помимо важного художественного явления, Театр.doc стал еще социальным и политическим актором российского общества. В нынешней России театр (не только документальный) стал еще одним гражданским институтом. Театр.doc «производил» на своей сцене рефлексию по поводу многих политических событий как нашего времени, так и прошлого, если они оказали влияние на настоящее. Были поставлены документальные спектакли «БерлусПутин» (2012), «Болотное дело» (2015), «Сентябрь doc» (2016), «Час 18» (2015), «Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича» (2015). Спектакль «Час 18», посвященный последним мучительным часам жизни юриста Сергея Магнитского (умирал он в камере от панкреатита именно 1 час 18 минут), основан на письмах Магнитского, его жалобах на условия в камере. Однако театр здесь не только исследует трагедию человека, но и становится еще одним СМИ, рассказывающим и анализирующим, что происходит в стране.
Спектакль «Болотное дело», основанный на интервью участников Болотной и их родственников, доносил голоса этих людей до масс, как бы расширял участников Болотной еще и до зрителей театра.
Не только современные события и личные интервью становятся основой для документального спектакля. Так, Дмитрий Волкострелов поставил спектакль «Пермские боги» (2019) в пермском Театре-Театре. Этот спектакль относится к типу документального спектакля, основанного на исторических документах и скульптуре коми-пермяков. В «Хорошо темперированных грамотах» (2018) «театра post» Дмитрий Волкострелов использовал берестяные грамоты XI–XV веков и музыку Баха.
Многое в России было создано под влиянием европейского документального театра, особенно известно влияние театральной группировки Rimini Protocoll.
Документальный театр в России крайне популярен, особенно среди активного городского населения. Конечно, это связано с реакцией на социальные, экономические и политические события, но еще более с сужающимся каждый день полем для обсуждения, высказывания, протеста. Причем это возращенная практика. Так использовать интервью в качестве основы для спектакля начал еще драматург Сергей Третьяков с товарищами по творческому объединению «Левый фронт искусств» в 1920-е годы. А осмыслять события прошлого и настоящего методами документального театра начал как раз советский театр 1920-х годов. Можно привести в пример «Свержение самодержавия» — агитационную постановку 1919 года студии Театрально-драматургической мастерской Красной Армии под руководством Николая Виноградова-Мамонта. В текстах театрального режиссера Николая Евреинова начала 1920-х годов высказывается идея театра инсценированных воспоминаний (сегодня мы назвали бы его психодрамой).
Методами документального театра осмысляется и прошлое. В качестве яркого примера хотелось бы привести следующий опыт. Это театральная лаборатория «Археология памяти» в Сахаровском центре (куратор Анастасия Патлай), которая в 2017 году инициировала работу драматургической мастерской «Память о Большом терроре». Задачей участников лаборатории не было создание текстов для сцены. С помощью драмы участники взаимодействовали с теми или иными историческими документами, например, дневниками репрессированных. Здесь важным итогом был не сценический результат, а опыт взаимодействия участников и текстов. Дмитрий Егоров и Максим Диденко в своей постановке «Молодая гвардия» последовательно занимались деконструкцией советского мифа о молодогвардейцах с помощью, в том числе тех же советских документов и интервью.
Несмотря на то, что документальный театр это прежде всего явление профессионального театра, он может быть и активисткой практикой, в том числе при осмыслении памяти о Второй мировой войне, «трудном прошлом» и т.д.

Описание и возможные форматы:

Наиболее распространенной формой документального театра как активисткой практики может стать вербатим. 

Основой вербатима служат интервью и прочие форматы прямой речи. На основе интервью и их прямой дословной расшифровки создается документальная пьеса. Она и ставится как спектакль или читка. 

Эта форма театра помогает в равноценной репрезентации самых разных групп населения, так как дает голоса всем людям. Сборщик интервью, даже если впоследствии вербатим ставится режиссером постановки или актером, в ней является лишь проводником этого голоса, а не присваивает его.

Процедура: 

  1. Вербатим — театр с неожиданным концом. Здесь не нужно заранее понимать каким будет конечное послание. Оно складывается из интервью. Зачастую самое большое удивление у сборщиков интервью — это неожиданность ответов респондентов. Вербатим начинается со сбора интервью. Интервью записываются и расшифровываются дословно. Перед началом сбора у создателей интервью должен быть решен вопрос «У кого и про что я спрашиваю?»
  2. Идеальным условием вербатима является отсутствие посредников. Идеально, когда актеры сами берут интервью и потом сами их воспроизводят. Тогда у человека в голове звучит чужой голос, а перед глазами стоит конкретный человек. Из этого вытекает, что сборщику необходимо так разговаривать с героем, чтобы он ушел от заготовленных фраз. Задача актеров (исполнителей) здесь воплощается в слогане Театра.doc — «Театр, в котором не играют».
  3. Таким образом, создание вербатима схематично можно определить так: выбор темы и соответственно социальной группы героев — сбор интервью — дословная расшифровка интервью — монтаж текстов (написание документально пьесы/сценария) — постановка — спектакль — обсуждение. 

В основе документального театра лежит устный и письменный документ. В случае с работой с памятью о Второй мировой войне вербатим может строиться на сборе интервью у участников войн и их родственников, создателей произведений искусства о Второй мировой войне, разговорах с людьми, которые посещают мемориалы и мемориальные комплексы, связанные с Второй мировой войной, участниками акций памяти (интересный вербатим мог бы получиться из интервью участников «Бессмертного полка») и т.д. 

Помимо вербатима, формами документального театра могут быть и «документальное мокьюментари» (искусственное конструирование устного или письменного документа), документальная хореография. Единственный настоящий критерий документального театра — сам документ в основе. 

Если рассматривать документальный театр как активистку и просветительскую практику, то важным этапом (а иногда и единственным) может быть лаборатория. Здесь мы можем работать с участниками как традиционно, собирая и осмысляя документы и воспоминания их родственников, так и другими методами: анализируя дневники, архивные документы, учебники и учебные пособия, где разбирается Вторая мировая война, материалы о административных и уголовных делах, связанных с высказываниями о Второй мировой войне и т.д. Гжегож Низёлек в своей книге «Польский театр Катастрофы» пишет как о рефлексии польского театра о Холокосте, так и о том, что театр существовал и в период Катастрофы. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей». Таким образом, осмысляя память о Второй мировой войне и, в частности, о Холокосте в формате документального театра мы можем вернуться и к этой реальности.
И документальный и «художественный» театр в контексте рефлексии о Второй мировой войне несет функцию «протеза памяти». Марианна Хирш в своей книге «Поколение постпамяти: Письмо и визуальная культура после Холокоста» пишет, что «потомки людей и сообществ, переживших сильнейшие коллективные потрясения — точечные трагедии, такие как войны, геноциды, беспощадное насилие, и же долговременное правление репрессивных политических режимов, таких как авторитарные диктатуры, а также резкие политические перемены вроде переворотов, революций или восстаний, — часто ощущают, что на них сильно влияют события, предшествующие их рождению. Эти события присутствуют в их сознании не как память, но как постпамять». Категория постпамяти описывает позицию, которую «поколение после» занимает по отношению к личной, коллективной и культурной травме живших прежде, то есть к событиям или историческим периодам, которые они «помнят» лишь благодаря рассказам, документам и изображениям. Постпамять также формируется из поведенческих реакций людей, переживших определенные исторические события: как о них рассказывают, что умалчивают, какой нарратив существует в обществе, оспаривается он или общепринят. 

Связь постпамяти с прошлым формируется не через воспоминания (которые не контролируются человеком), а через желание и потребность приобщиться к этому прошлому. То есть через осознанные действия. Театр, кино, телевидение, музеи относятся к практикам публичной истории. Для поколения постпамяти эти «протезы памяти» помогают увидеть и сформировать представления и воспоминания о том, что ты не пережил, но что давит на тебя сегодня.

Читайте также:

Анастасия Чеботарёва

Искусственное про­ти­во­по­став­ле­ние: Голодомор и Холокост​

Анастасия Каркоцкая

«Вы путаете где какая столица, так засиделись в Москве»

Димитрий Крохин

Наследство советской военной пропаганды в современной России

Жанна Колесова

Война и миф: культ Великой Отечественной Войны и милитаризация российского общества​

Кацярина

Ничего не меняется

***

Нарратив ВОВ в мире позд­не­со­вет­ской политики

Маргарит Геворгян

«Национализация памяти» о Второй мировой войне в Армении (1991–2021)

Маша Ивасенко

Стратегии антивоенных движений в России

Полина Никитина

Документальный театр

Воля Давыдик

Утопия будущего или грядущая утопия: что у нас останется после войны

Асса Новикова

“А у мира час до полночи”

Марина Усманова​

Махновщина, 1918-1921: об истории анархистского движения в Украине

Владислав Стародубцев

Неправильное сохранение памяти. Патриотические нарративы, левая история и конструирование образов в украинской политике памяти (EN)

Нестра Голдман

Несколько слов о российском империализме, или почему мы должны поддерживать тех, кто защищает Украину (EN)

Анастасия Каркоцкая

«Душа моя, надень оранжевое» — разговор с режиссеркой Анной Закарян о работе до 44-дневной войны и о том, возможно ли продолжать работу после